Безмолвный крик (Сердце Матери, пронзённое копьём)
Стояла Мать. И небо камнем стыло,
Голгофский зной давил на плечи Ей.
Толпа ревела, спорила и выла,
И не было мгновения страшней.
Она смотрела вверх, где на запястьях
Впивалась сталь и человечья злость.
В тех самых ручках, что дарили счастье,
Теперь торчал холодный, ржавый гвоздь.
Она все помнит: первые шажочки,
Как Он упал и плакал на бегу...
«Сынок, родной, Мой маленький, Мой мальчик,
А Я спасти... спасти Я не могу!»
Ей помнится, как пеленала в ткани,
Как целовала теплую ладонь.
Теперь на ней — лишь сгустки рваной раны,
А в жилах — боль и медленный огонь.
Безмолвный крик застрял в груди, как лезвие,
Копье, что Ей предречено давно.
Смотреть на муки Сына — бедствие,
Но и не видеть — тоже не дано.
«Возьми Меня! — молила, глядя в небо, —
Меня распните! Я жизнь Свою отдам!
Ему б сейчас воды... и корку хлеба...
А вы Ему — желчи и уксуса к устам...»
Померкло солнце, дрогнула земля:
Провозгласив «Свершилось» — и угас.
И Мать, забыв в тот страшный миг Себя,
Впивалась в Смерть тоской Своих же глаз.
И опустились руки. Смолкли звуки.
Лишь ветер пыль по камню разносил.
Она стояла, простирая руки,
Чтоб снять Того, Кто этот мир любил.
---------------
Муки рождения воина
Рассвет сочится кровью по холмам,
Сгорая в дымке утреннего зноя.
Тяжелый щит прижался к раменам,
Храня единство боевого строя.
Мой первый бой. И тишина звенит,
Как натянутая струна кифары.
Под шлемом пот виски мои кропит,
А в сердце — страх и ожиданье кары.
Я проверяю перевязь и хват,
Скользит ладонь по древку из кизила.
Здесь, справа — друг, а слева — просто брат,
Фаланга нас в единый ком слепила.
Мы — чешуя огромного дракона,
Щетинимся оружьем в ожиданье.
Чтоб не издать предательского стона,
Не запятнать трусливостью дыханье.
Еще вчера я слушал шум олив,
И материнский смех, и плеск у брода.
Сегодня — только марш и тот обрыв,
Где ждет Аид у темного прихода.
Во рту монета — плата для ладьи,
На случай, если Мойры нить обрежут.
Но я гоню видения свои,
Пока рассвет над полем боя брезжит.
Смотри! Вдали поднялся серый прах,
И гул земли доносится, как грохот.
Дрожь, предательская дрожь в руках...
И командир кричит, срываясь в шепот.
Смыкаем строй. Щиты стучат о щит —
Звук, от которого нутро немеет.
Пусть Арес нынче нас благословит,
Или землю героями усеет.
Удар тимпана. Шаг. Еще один.
Уже не мальчик — я деталь машины.
Я вижу блеск враждебных мне личин,
И копий лес, склоненных, как вершины.
Вдох. Выдох. Крик застрял в груди комком.
Удар! И мир взорвался красной медью.
Теперь я жив лишь тем, что я знаком
С искусством убивать — и бредить смертью.
---------------
Тонкая нить
Трещит лучина, догорая в тишине,
Уснули чада на широких лавках.
А мне всё чудится, как будто в полусне,
Твой конь стоит у тына на муравах.
Ветрило воет в трубах, словно зверь,
Скребется в ставни ледяною веткой.
Мне всё мерещится: скрипит входная дверь,
И ты заходишь, звеня стальною сеткой
Кольчуги кованой. Снимаешь тяжкий шлем,
И пахнешь дымом, потом и костром…
Но тихо всё. Лишь образ на стене
Глядит с укором в уголке пустом.
Мой ясный сокол, где ты в этот час?
В дыму и гари вражеских пожаров?
Иль пьешь из Дона, не смыкая глаз,
Врачуешь боль от сабельных ударов?
Младшой, Ванюша, спрашивал с утра,
Строгая палку под игрушечный клинок:
«Вернется ль тятя? Или ждать добра
Нам не с руки? Уж больно путь далек».
И я лгала ему, глотая горький ком,
Что скоро-скоро, лишь сойдут снега...
А сердце колет вражеским копьём:
Не дай Господь, настигнет сталь врага.
Пряду кудель, а нить дрожит в руках —
Тонка, как жизнь, что на ветру качается.
Пусть Богородица в заоблачных верхах
За тех, кто в поле бранном, заступается.
Вернись живым. Не ради злата и мехов,
Не ради славы княжеской дружины.
Вернись, чтоб слышать пенье петухов,
Стать крепостью для сына и дивчины.
Я сберегу очаг, я хлеб в печи спеку,
Смахну слезу украдкой у ворот.
Я буду ждать на этом берегу.
Пока родимый с войском не придет.
